«Я родился в 1905 г., в Алюторском районе, в местности, называемой Ilir (близ оз. Култушного, бухта Корфа). Когда я впервые начал сознавать, у отца было 10 оленей и ружье одно. В чужой юрте мы жили. И собак у нас не было совсем, но была собачья нарта. А спальный полог наш был совсем маленький. Я начал работать совсем маленьким — десять лет мне было. Все время при оленьем стаде я работал, ничего другого не делая. Из года в год только при стаде я работал. Потом оленей побольше стало. Сами по себе мы жить начали и уже свою юрту имели. А оленей стало 80 и одного коня мы приобрели. Однажды летом много оленей погибло. После осенью еще волками были истреблены олени. Моих оленей, погибших в ту осень, мы нашли 38. А часть совсем не нашли. В тундре ли бродят, или от волков погибли? В 1932 г. осталось у нас 30 (оленей)». Из автобиографических воспоминаний одного из коренных алюторцев.
На сегодняшний день ситуация с народом не совсем понятна. С одной стороны, его выделили в отдельный от коряков этнос, с другой – людей, которые идентифицируют себя как алюторцы ничтожно мало: «В России по данным Всероссийской переписи населения 2020-2021 годов численность алюторцев составила 96 человек, в том числе в Камчатском крае — 88 человек. Среди алюторцев были даны следующие варианты ответов населения на вопрос о национальной принадлежности (при единственном или первом ответе): «нымыланы» — 79 человек, «намыланы» — 13 человек, «карагинцы» — 2 человека и собственно «алюторцы» — 2 человека».
Первые сведения об алюторцах дошли до нас из известий о Камчатке периода ее освоения. В своей «скаске» Владимир Атласов, возглавлявший первые набеги на Камчатку, писал в начале 1701 года: «А за теми коряками живут иноземцы люторцы, а язык и во всем подобие коряцкое, а юрты у них земляные, подобны остяцким юртам». В конце 17 начале 18 веков алюторцы были обложены ясаком, но довольно долго вели вооруженное сопротивление, считаясь одними из самых умелых воинов. Но многочисленные локальные стычки, особенно с воинственными чукчами, потом поражение восстания против русских и эпидемии оспы привели к серьезному сокращению численности народа. В конце концов они превратились в небольшую обособленную группу.
Сами себя алюторцы большею частью называют nьmьl’u — жители, поселяне, иногда по названию своего поселка: wьwnal’o — вывенцы (жители поселка Wьwnak); tillьrral’u — теличенцы (жители с. Теличики); alutal’o — алюторцы (жители с. Alut — «Олюторское»). Кочевники-алюторцы называли себя nьmьl’а-ramku — ‘нымыланские кочевники’. Собственно этноним алюторцы возник в соответствии с названием поселка Alut на побережье бухты Корфа. Alut во времена корякско-чукотских и нымыланско-русских войн был одним из главных укрепленных мест алюторцев.
Традиционным хозяйством было сочетание рыболовства и морского зверобойного промыслом. Позже к ним прибавилось оленеводство, но скорее как дополнительный вид деятельности, а не основной. Оленеводство кочевых алюторцев было мелкотабунным. Стадо являлось коллективной собственность 4-6 хозяев, связанных между собой узами родства или свойства. Разделялись аюторцы по роду занятий на 2 группы: оседлых (береговых) и кочевых (оленных), но разделение было весьма условным. Оленеводы-кочевники имели тесные связи с оседлыми алюторцами. Почти каждый «оседлый» алюторец имел одного или нескольких оленей в стаде своего «кочующего» родственника. Нередки были случаи, когда один из братьев был кочевником, другой — оседлым. А на время наибольшего хода рыбы алюторцы и кочевые, и оседлые переселялись на устья рек и ловили рыбу.
Рыболовством с половины июня до половины сентября занимались целыми артелями, в которые объединялись члены одного рода. Основную часть улова потрошили и вешали для просушки. Высохшую рыбу-юколу складывали в специальные шалаши на высоких сваях. Юкола была основной пищей людей в течение всего года, а также — главным кормом для собак, которых алюторцы держали в качестве ездовых животных. На корм собакам делали и «кислую рыбу», которую прямо из невода, сваливали в яму и там квасили. Эту рыбу ели и люди, а «кислые головки» у алюторцев считались даже лакомством.
Когда заканчивался рыболовный сезон, начинался осенний зверобойный. Осенью прибрежная полоса Берингова моря свободна от льдов и осенний морской промысел производился на байдарах, которые шили с шкур морского зайца и натягивали их на деревянный остов. Для такой охоты тоже объединялись в артели по 6-9 человек. На весенний промысел с середины марта по начало июня выходили на собачьих упряжках по льду. Отходили от берега на 10 км. Как правило, собственно охотниками были 2-3 человека, владеющие ружьями, «остальные участвовали в качестве возчиков и переносчиков добычи, иногда же просто в качестве зрителей. Тем не менее, мясо и жир морского зверя, убитого на охоте, по возвращении охотников делились поровну между всеми жителями поселка, и только шкура лахтака (морского зайца) или нерпы доставалась убившему».
Возвращение с охоты обязательно сопровождалось особым обрядом встречи, а окончание осеннего сезона морской охоты - «нерпичьим праздником». «Смысл всех этих обрядностей — проводы душ убитого морского зверя обратно в море с просьбами: в будущем сезоне морской охоты, который начнется с весны, явиться снова, привести своих сородичей и рассказать им, как хорошо встречают их люди и как обильно угощают».
В соответствии с сезоном основного занятия алюторцы называли свои месяцы, иногда они носили двойное название:
-
первого наста месяц, наваги месяц – февраль
-
ложно-гусиный месяц – март
-
истинно-гусиный месяц – апрель
-
сельди месяц – май
-
лова кеты месяц – июнь
-
больших дней месяц, хода рыбы месяц – июль
-
малого покраснения тундры месяц – август
-
настоящего покраснения тундры месяц – сентябрь
-
заморозков месяц, листопада месяц – октябрь
-
«сухого» горного барана месяц – ноябрь
-
ложный срединной головы месяц – декабрь
-
серединной головы месяц – январь
Основой социального устройства, по мнению этнологов, был матриархат. В подтверждение своей точки зрения они приводят название семейных отношений, где əlla - мать, əllagьn - отец , əlláuwi – родители, причем «родители» это форма множественного числа от слова «мать», что дословно переводится как «матери».
Исследователи так же отмечают, что в общественном устройстве алюторцев никогда не было замечено неравноправия. «В алюторском кочевье лишь как исключение можно было встретить бесправного работника-батрака. Таковым мог оказаться лишь какой-нибудь подросток-сирота, не имеющий даже и отдаленных родственников»